В среду, 30 июля, я рассказал о том, как мы пробились сквозь тучи пандемии и благополучно приземлились в аэропорту Côte d’Azur в Ницце. Наша конечная цель — Каннский международный фестиваль.
Пройдя все четыре пункта почти трехчасовой процедуры тестов и заполнения бланков с клятвенным обещанием никуда не отлучаться из карантинного убежища, кроме как с 10 до 12 (жаждущие подробностей могут их в изобилии получить здесь), мы еще некоторое время ждали автобус, который доставит нас в столь же пустой терминал прибытия № 2. Там в гулкой тишине на ленте под табло "Бухарест" все эти три часа крутился наш багаж, прибывший из Москвы. Люди, естественно, первым делом ринулись в туалеты, которые в терминале № 1 — условно назову его процедурно-карантинным — не работали. А потом, разобрав чемоданы, мгновенно растворились в пространстве.
Обычно при выходе через зеленый коридор на вольный воздух толпу прилетевших встречала толпа встречающих с диковинными именами на рукодельных табличках — на этот раз не было никого. Меня тоже, понятно, никто не встречал: заказать такси kiwi, как обычно, я заранее не мог, ибо кто ж его знает, когда меня впустят в прекрасную Францию.
У подъезда гуськом стояли скучающие такси, к ним я и направился. При виде редкого теперь зрелища — человека с чемоданом и решительным видом — таксисты оживились, любезно распахнули передо мной подобие турникета со значком, запрещающим вход, и я грохнулся в первую же машину, спросив только, почем обойдется это счастье? Таксист сказал — восемьдесят. Потом, покрутив головой на манер размышляющего де Фюнеса, добавил: ну, девяносто. Это примерно на треть больше, чем взяли бы за предварительно заказанный kiwi, но се ля ви, тем более что а ля гер ком а ля гер.
Итак, Остап тронулся, господа присяжные заседатели. В окно лимузина тут же вплыл дивный трамвайный поезд, которого здесь отродясь не бывало. В ответ на мой изумленный возглас таксист объяснил, что года полтора назад пустили трамвай от аэропорта до центра Ниццы — жизнь и во Франции, оказывается, в пандемию продолжалась своим чередом: люди любили, мечтали, строили, запускали трамваи и т.п.
Повиляв по аэропортовому серпантину, мы, наконец, вылетели на хайвей, и водитель развил скорость до 140, иногда, завидев знак "110", сбрасывая ее до этой неприлично черепашьей. Кругом расстилались зеленые плюшевые холмы, слева бирюзировало море, сверху сияло что-то невообразимо бездонное, и стало вдруг совершенно понятно, что никакие ПЦР-тесты, анкеты и клятвенные обещания не дышать свежим воздухом ровно ничего не стоят перед этой сверкающей красотой по-прежнему прекрасной Франции.
Дальше был отель под названием Новотель. В ресепшн за стойкой стоял человек, похожий на постоянного партнера Де Фюнеса угрюмого актера Жака Динама. Пока Жак Динам делал копию моего паспорта и готовил электронный ключ от номера, я тревожно искал глазами вывеску обещанного Букингом круглосуточного ресторана с многообещающим названием La Boutique Gourmande, где предполагал столоваться, или, как минимум, брать блюда в номер. Уже предвкушал, как сейчас пойду и съем свой любимый рыбный супчик де пуасон с хрустящими тостиками и такой специальной горчичкой, посыпанной тертым сыром — и это будет мой обед, много ли человеку нужно в карантине! А вдруг — чем черт не шутит — там будет даже ассорти морских гадов типа креветок с булонами и устрицами!
Не найдя ни вывески, ни самого входа, я слегка взволновался и спросил — а где ваш круглосуточный ресторан? Жак Динам поднял на меня взгляд серийного флегматика и покачал головой: ресторана нет, но есть вот эта роскошь — и показал на холодильник, где за стеклом стояли туесочки с замороженным варевом. И я понял, что этот холодильник вкупе с микроволновкой, также обещанной Букингом, и есть мой круглосуточный ресторан для гурманов.
Весьма этим обстоятельством удрученный (неудачно расположенный Новотель и выбран был исключительно из-за ресторана, где можно питаться, не нарушая карантин), я поднялся в единственном здесь лифте на восьмой этаж. Номер был не по-французски просторен — подумалось: уже хорошо, буду здесь бегать туда-сюда — тренироваться. Окна выглядели задраенными навсегда, как люки в подводной лодке. Микроволновка и холодильник наличествовали, но посуды, приборов, салфеток и других приспособлений для цивилизованного пищепотребления не было. Были чайник с кофеваркой, и к ним набор чаев-кофеев, но никаких стаканов, кроме двух бумажных. В ванной была ванна, но наполнять ее, видимо, нужно душем, ибо не было крана. Занавески у ванны тоже не было, и я уже предвкушал, как снизу будут стучать на разных языках затопленные соседи. Была также тесная душевая кабина, но с большими красивыми дырками в стеклянных дверях, так что стучать будут с любом случае.
Зато в номере были целых три раковины с кранами и полотенцами: в ванной, в туалете, размещенным в другом конце номера, и в отсеке с чайником. Главная раковина — в ванной — была снабжена пластиковым баллоном типа рукомойник, из которого надо было выдаивать жидкое мыло; никаких других косметических принадлежностей в этом четырехзвездном отеле не было. Честно говоря, я бы охотно променял две лишние раковины на кружки для чая и бокалы, из которых пить вино в заточении было бы куда поэтичнее. Но я вовремя вспомнил про графа Монте-Кристо и понял, что мне еще повезло.
При всем просторе номера одежду пришлось вешать в узкую щель, куда помещаются 5-6 плечиков. Полок или ящиков не было вообще, в единственном шкафчике одну полку занимал сейф, другую — набор запасных одеял, потому что кроме двуспальной кровати была еще кушетка, и в принципе номер мог принять троих. Хотя куда они денут вещички и где повесят одежду, не представляю. На сейфе была изложена просьба не оставлять в нем ценностей, ибо в отеле есть места гораздо безопаснее. Это тоже воодушевляло: совершенству нет пределов, как говорил Наполеон, утешаясь у себя на острове Эльба.
Перед двуспальной кроватью на ножках-растопырках с колесиками громоздился большой смарт-телевизор, на всех каналах транслирующий либо плохие, как в любых телевизорах, фильмы, либо гвалтливые, как везде, ток-шоу, либо, вообразите, французский шансон, еще уцелевший под натиском завезенных понаехавшими восточных витиеватых мелодий. На этот телевизионный Олимп был допущен даже один англоязычный канал типа Euronews, но, к моему изумлению, не было ни одного китайского.
Мне надо провести здесь семь суток, потом перееду в Best Western, предоставленный фестивалем, проведу там в карантине еще три дня и только потом ринусь в поток интернациональной кинопродукции — займусь тем, ради чего прилетел. Кроме, разумеется, устриц, которых стал заочно вожделеть в раннем детстве, прочитав одноименный рассказ Чехова.
В преддверии всего этого распаковывать чемодан я не стал, и только несколько маек поместил на различные плоскости, которыми утыканы стены номера, отчего он стал напоминать раздевалку спортзала.
Однако надо было что-то съесть — до утреннего завтрака на съеденной в самолете баранине я вряд ли дотяну. Не хотелось также погибать от жажды, как героям "Белого солнца пустыни". И я пошел на первое преступление: несмотря на то, что время от 10 до 12 давно миновало (в эти часы я как раз потреблял заоблачную баранину), вышел из отеля за провиантом.
Шел в сторону моря, кося глазом в поисках полицейского и слегка съежившись — казалось, что так я занимаю меньше места в пространстве и не сразу бросаюсь в глаза полицейским. Там, ближе к морю, кипела жизнь, там давали в кафешках сосиски и были супермаркеты с итальянской водой Сан Пеллегрино. Спустившись по крутому склону к магазину "Монопри" и с грустью отметив, что ведь придется подниматься обратно, купил там сильно подчерствевший к вечеру хлеб (не шикарный московский "ЕuroSPAR", сами понимаете!), воды, вина, чтобы отойти от ударов судьбы, сыра к нему и пару закоченевших готовых блюд для микроволновки — что-то типа утки в картошке и свиньи в карамели.
Пошел в номер и устроил себе пир горой, отметив воздушным поцелуем бумажного стаканчика с бутылкой сухого розового приезд в прекрасную Францию. Полиция позвонит только завтра, но об этом — в следующий раз.
